В первый день первого весеннего месяца по стихийно сложившейся традиции в России отмечается День кошек. В прошлом году мы решили примкнуть к этому правоверному большинству. Марк Твен, выросший в доме, где всегда были кошки, причем у кошек были не просто клички, а имена, которые вполне бы могли подойти линкорам и крейсерам. Так вот Марк Твен писал: «Говорят, что без кошки — откормленной, избалованной, привыкшей к почитанию — бывают идеальные дома; быть может, не спорю, но доказательства я еще не встречал».
По воспоминаниям близких: когда Сэмюэл Клеменс (настоящее имя Марка Твена), сердился, он даже фырчал по-кошачьи. В таких случаях дочери писателя называли его «сердитый серый котик».
Еще один знаменитый писатель-кошатник Эрнест Хемингуэй. Но любовь к котам здесь была не врожденной, а благоприобретенной, началась она с того, что его друг, капитан Декстер, принес в подарок необычного котенка На каждой лапе у мяукающего пушистого малыша было по шести пальцев. За свою завидную пушистость котенок получил кличку Снежок, с его появлением в доме наступила эра котов в жизни великого писателя. Под конец жизни Хемингуэя окружало пятьдесят семь кошек! И сейчас в доме-музее автора «Прощай, оружие!» и «Старик и море» обитают коты. Множество котов, из них сорок четыре прямых потомка писательского Снежка, унаследовавшие «аристократическую» шестипалость.
АНЕКДОТ В ТЕМУ:
- У меня очень необычная кошка.
- И что же в ней такого, необычного? Кошка как кошка!
- А ты посмотри фотографии.
- Ну… птички, мышки, рыбки, сметана… И что?
- Кошка фотографировала!
КОТЫ В БРОНЗЕ
(Продолжение истории, начатой в прошлом году)
Не люблю ремейки на хорошие советские фильмы, бесполезная трата времени на бесполезно потраченные деньги. Только вот фраза, сказанная в такси героем Константина Хабенского: «А еще в Питер очень хочется!», западает в душу. В Питер, действительно, очень хочется. Будете на Малой Садовой, обратите внимание на кота Елисея и кошку Василису. Да, безусловно, каждый памятник, даже такой малой формы, кот в натуральную величину, обрастает традициями и счастливыми приметами. Но первоначальная цель авторов идеи и ее воплощения была - увековечить память о кошках, которые в лютую первую военную зиму разными способами спасали своих хозяев. Разных историй много и о легендарном коте Максиме, который пережил блокаду, и о коте Василии Бугрове, которого семья, как своего спасителя, похоронила уже после войны в своей ограде как члена семьи…
Двуногих фашистских крыс уже отгоняли от Ленинграда, но оставались еще и четвероногие, для которых в голодном Ленинграде еды хватало, плодились они с катастрофической быстротой, уничтожая все съестное, разнося заразу.
Крысиное поголовье стало резко сокращаться, когда четыре вагона пушистых дымчатых крысоловов прибыли из Ярославской области, а потом прибыло еще пять тысяч, но уже сибирских мурлык, потомки которых до сих пор охраняют от грызунов музеи и картинные галереи северной столицы. И память их незаметного, но незаменимого труда тоже заложена в эти скульптуры. Может быть, что-то в этой истории просто красивая придумка, но в любом случае она возникла не на пустом месте. Одно знаю точно: истинный ленинградец, в любом поколении, свято любит свой город-герой, как никто другой ненавидит фашизм и никогда не обидит кошку.
МУРКО
Как появился в доме этот пищащий комочек пуха никто теперь и не вспомнит. Место рождения его доподлинно тоже неизвестно, можно только с уверенностью сказать, что родом он был из Чернобыльской зоны отчуждения, такого села теперь нет и на карте, так как в последний год двадцатого века он был официально снят с учета, как населенный пункт. Котенок был последним, кого протянули в окошко грузового автомобиля, увозившего старейшую жительницу села, жену лучшего столяра-краснодеревщика, который ездил в далекий Ленинград отделывать станции метро, орденоносца-партизана, похороненного годом раньше в этих же местах. В этих же местах в Великую войну, закончившуюся Великой общей Победой, его с семьей с двумя маленькими дочками прихвостни фашистских нелюдей выводили на расстрел. Спасло чудо и партизанский связной…. С Красной армией он дошел до логова зверя. Вернулся Павел Трофимович опять сюда – живой, в наградах за храбрость и мужество и в красных и желтых нашивках за ранения. После войны они вместе поднимали хозяйство, вырастили и дали образование детям. Здесь она была сначала Тоней, потом Антониной Давыдовной.
Тогда в здешних местах твердо знали, кто такие оккупанты, их не надо было придумывать, они были тут совсем еще недавно, хозяйничали, не скрываясь, кичились превосходством расы, методично истребляя население. Для здешних людей в геометрически стройном мире, который изобрел горе-ефрейтор, непризнанный художник, в глубине подсознания комплексовавший по поводу своего плебейского происхождения, жизнь для здешних людей им не была предусмотрена, от всей этой страны нужна была только эта плодородная земля и никаких угрызений совести, что она «удобрена» телами непокорного населения…
Старая женщина уезжала из этих мест навсегда, а здесь каждое деревце, каждый вбитый в землю колышек - это общая память. Уезжала из непригодных для жизни мест в пригодные, но совершенно чужие, где о прошлой жизни говорили только названия улиц – названия бывших сел зоны отчуждения. Из всего живого был взят котенок, названный не мудрствуя лукаво Муркой. Котенок не понимал, почему всю дорогу на него, находящегося под крышей автомобиля, капает вода. Время не лечит, оно просто притупляет острую боль…
Котенок рос и вырос, и тут выяснилось, что никакая это не Мурка, а самый, что ни на есть Мурко. Кот крысолов. Летом приезжали дети и внуки, дом в новых местах становился на сезон полною чашей – с неизменным детским смехом и хлопотами по хозяйству. Бабушка исправно носила кота в амбар на ночное дежурство, он отчаянным ором давал знать, что идет на работу, утром отчитывался крысиными и мышиными тушками, выложенными рядком. Если ночные бои были не слишком удачными, то уходил куда-то в поля, лечился. Потом возвращался поджарый, спортивный, весь сжатая для броска пружина, готовый к новым подвигам по сохранению зерна. Сидел возле бабушки и внимательно слушал, что она говорит, перебирая крупу или чистя картошку. Они могли просто сидеть и молчать, прекрасно понимая друг друга. Зимой, когда активная жизнь в доме замирала, Мурко забирался на кровать к хозяйке и грел ее больные ноги. Так они и жили в ожидании следующего лета…
КОТ И ШОКОЛАД
История эта произошла задолго до самовзрывающихся стаканов из напряженного стекла в восьмидесятые годы, о чем был даже снят мультфильм в духе а-ля «Ну, погоди…» специально для киножурнала «Фитиль». А историю, которую я вам расскажу, а вернее перескажу, произошла значительно раньше, когда десятигранное изобретение скульптора Веры Мухиной представляло собою практически небьющуюся двухсот пятидесяти граммовую емкость, которая по первоначальной задумке создавалась для посудомоечных машин.
К чему я все это веду. Наш с рассказчиком дедушка Василий Федорович был человеком сильным, который подростком, а было это задолго до революции, убегал с занятий на бойню, и там не слишком прилежный гимназист, на спор, сваливал быка ударом увесистого кулака. Будучи уже в степенных летах была у него такая забава: незаметным сжатием пальцев «крошить» стакан. Такие «чудеса» всегда собирали зрителей. Но самой безобидной и веселой была следующая забава, в которой замешаны коты.
Все коты моей московской тетушки именовались Барсиками, а все, которых в качестве партнера по шуткам привлекал дедушка – Пушками. Когда очередной оставленный на попечение деда внук в поездке мечтательно заводил речь о шоколадке, дедушка моментально включался и предлагал аудитории спор, причем аудитория собиралась стремительно быстро, что вот сейчас кот мне принесет и положит на колени шапку. При каждой вокзальной чайной, при каждом буфете или небольшом магазине всегда имелся какой-нибудь толстый роскошный и совершенно беспородный Пушок. И вот этот Пушок, независимо от настоящего имени, по первому же зову буквально подлетал и забирался на колени к деду. А тот вел досужий разговор с зеваками. Заключалось пари, внук коллективом зрителей отправлялся на выбор шоколадки, а кот получал эстетическое удовольствие от чесания под шейкой и за ухом. Кульминационная фраза: а теперь Пушок, подай-ка мне мою шапочку и положи на колени. Потом брал его за задние лапы и нагибал к шапке, у кота просыпался хватательный рефлекс. Шапка попадала в лапы к коту, потом к деду на колени. Условия пари соблюдены, народ просто «угорал» от такой шутки. Как рассказывают старожилы - народ у нас тогда был юморной и незлобивый, охочий до розыгрышей…. Все хохотали от души, и уже в поезде несколько раз прокатывался из конца в конец вагона заливистый смех. Кажется, и я в этом рассказе соблюл все условности: и кот, и шоколад – все на месте.
«CUISSES DE GRENOUILLES»
Как говорят, о вкусах не спорят. Ходят досужие домыслы - коты едят мышей, но лично я никогда не видел этого процесса. Как ловят - видел, как душат - видел, а вот, чтобы ели, не приходилось. Ни крыс, ни мышей, ни бурозубок, а вот лягушки – другое дело. Было это в наших местах возле ручья, возле которого происходит действие в книге Алексея Константиновича Толстого «Князь Серебряный». Упоминается там наш ручеек, хотя на эту тему готовы спорить еще несколько населенных пунктов. Жара! Июль! Макушка лета. У нашего кота сафари! Лягушачья охота – ловит и складирует. Потом демонстративно потягивается и довольный сам собою начинает есть, причем только задние лапки. Пытаюсь его увещевать: ну, что ты делаешь, у тебя же с собой есть мясо кролика в желе, форель и еще что-то, что уже не помню, а ты тут в антисанитарии «хомячишь» в одно лицо, то есть в одну морду, что-то совершенно несъедобное. Он останавливается, смотрит на меня, не отводя взгляда, потом что-то соображает и несет мне лягушачью лапку. Весь его взор говорит: ты попробуй, это же так вкусно, это ж французская кухня, будешь в Париже, обязательно посмотри в меню «Лягушата» - «Cuisses de grenouilles».
БИБЛИОТЕЧНЫЙ КОТ НЕСТОР
Мечты рано или поздно сбываются. В библиотеке имени Ю.Н. Худова (г. Карабаново) появился библиотечный кот Нестор. Ученый, историк, чрезвычайно начитанный и жутко образованный, от имени которого в «Алом парусе» велась рублика «Записки ученого кота». Теперь этот кот приобрел реальные черты. Живет он в домике из подставки для книг, думается, на сегодня это самый лучший из вариантов. Дымчато-серый, желтоглазый и необычайно смышленый. Будем ждать новостей в рубрику, а автора библиотечного талисмана ждет диплом ученого кота, который будет вручен на Десятых Худовских чтениях, которые будут проходить в апреле этого года.
В. КУЛЬКОВ.
Фото Анастасии КУЛЬКОВОЙ.
